Я погасила лампы в кафе, чтобы полностью погрузиться в сумеречную атмосферу, и мы с Кирой надолго замолчали, глядя как серые снежные хлопья тяжело падают на землю.
- В сорок четвертом в Париже был такой же.
Я подвинула локоть, чтобы ей было удобнее, и прикрыла пледом полосатую спину.
- Я видела много снегопадов, и все они разные. Но иногда повторяются, и тогда кажется, будто ты снова переживаешь один и тот же бесконечный день. Тот парижский февраль был для меня очень муторным, я много болела и все время тряслась за подготовку восстания. Если бы не разгильдяйство Адель Дюбуа, оно бы состоялось в марте, а так пришлось ждать до августа.
Если честно, я бы мадемуазель Дюбуа не подпустила к серьезному делу даже под угрозой расстрела, несмотря на то, что давно ее знала. Но меня не спрашивали, особенно учитывая, что с началом войны она активно связалась с Сопротивлением. Ей были поручены шифры для обеспечения связи и полторы тысячи франков из кассы – и вот, за неделю перед днем Х она бесследно исчезает.
Я облазила все притоны, все кабаки, все бордели – с моим непрекращающимся гриппом это было утомительно. А главное, потом вся рейхсканцелярия взахлеб обсуждала, как баронесса Шмайсель в Париже шлялась по борделям и беспробудно гудела на Монмартре. А что делать? Мне пришлось изображать внезапно вспыхнувшую страсть к разврату и легкий алкоголизм.
Но Адель Дюбуа как корова языком слизала. Все летело к чертям. Я приказала оккупационным властям составить реестр всех воровок, но ничего не обнаружила. И только чудо спасло нас от провала – комиссар Мегрэ случайно проговорился, что недавно отправил на нары свою старую знакомую из Сен-Жерменского предместья.
- Эта публика часто свои инстинкты не контролирует. Одна моя знакомая воровка по имени Адель Дюбуа недавно сперла мелочь из кармана у окружного пристава, хотя при обыске у нее нашли полторы тысячи.
Я поперхнулась.
- И где она теперь?
- Мадемуазель Дюбуа осуждена на четыре месяца исправительных работ за кражу двадцати франков и сломанной расчески…
Наши шифры уехали вместе с ней и четыре месяца валили лес в какой-то нормандской жопе. А все потому, что Адель никогда не могла пройти мимо плохо лежащего имущества.
Двадцать франков и сломанная расческа! Вот цена нескольких дополнительных месяцев оккупации. Запиши это, чтобы знали, от каких дебилов порой зависит история.
