По-над лампами дневного освещения –
То Василий-ясный сокол вышел во поле
Распотешить свою силу богатырскую.
Видит Сокол: ковыляет мимо Ханнушка,
Вся сопливая, косая да убогая.
И взыграло ретивое у Василия,
Забурлила превеликая в нем силушка.
Смотрит он: кругом одни лишь посетители -
Детки малые, калики перехожие,
Не пойдет никто, не вступится за Ханнушку.
Он возрадовался, да расправил плечики,
Да навесил богатырскою десницею
Щедрых люлей кривобокой Ханнушке.
Зарыдала от обиды бедная,
А Василий-свет добавил с удовольствием.
Только тут как потемнело небо ясное,
Красно солнышко да тучею накрылося –
Встало в полный рост Админище Поганое,
И нависло над Василием-соколиком:
- Где мой тапок-кладенец???!!! – взревело яростно,
Так что девицы-кошатницы попрятались.
- Ты доколе будешь всех терроризировать???!!!
Моих сирых и убогих поколачивать???!!!
И Админищу ответил сокол Васенька:
- Что ж мне делать с богатырской моей силушкой,
Раз нельзя во чистом поле разгулятися,
Понавешать люлей сирым да убогоньким!!!
Но Админище Поганое насупилось,
Воздух в легкие набрало и как гаркнуло,
Что от страха с полки чайники попадали,
Да проснулась на столе свет-Кира Энгельсовна.
- Растуды-то вашу мать, - сказала ласково, -
Что орете вы, как в ягодицы раненые!
Если сей же час в подсобку вы не сгинете,
Встану я и покараю все, что движется…
Тут взмолились и Лорена и Мурысенька:
- Пощадите, не будите Киру Энгельсовну!
Посидите там до вечера тихонечко,
Не шумите, и она над вами смилуется!
И сидят с тех пор Админище с Василием
По углам подсобки. Друг на друга дуются.
А в кафе гостей встречает Кира Энгельсовна,
И такая благодать, что плюнуть не в кого…
